ИЗ ПЕЧОР НА ПЕЧОРУ

В бригаде рубщиков на Усть-Усе был заключенный, бывший министр народного просвещения Белоруссии. Звали его, кажется, Владимир, а фамилию я забыл. Однажды вечером он услыхал мой разговор с товарищем о религии. Подойдя к нам, он решил вступить в наш религиозный спор. Когда я его спросил, читал ли он толкование Библии профессора Лопухина или толкование Евангелия Гладкова, он ответил отрицательно. Тогда я сказал ему: «Если вы начитались антирелигиозных брошюрок Емельяна Ярославского, то нам с вами не о чем спорить». Он возражать не стал. Будучи министром просвещения Белоруссии, он был обвинен в том, что он — фашисти якобы ожидал прихода немецких войск. Онтак много перенес в тюрьме, где его били и истязали, заставляя часами смотреть в «глазок» в дверях камеры, что в свои сорок лет он стал совершенным инвалидом. Вскоре после нашего с ним разговора он умер. При вскрытии его тела оказалось, что все внутренности у него были отбиты. Он очень хотел жить и узнать настоящую правду, которую при жизни, видимо, так и не нашел. Мне его от души было жаль.
Однажды, сидя на берегу Печоры, мы, новые заключенные, разговорились с одним старым заключенным, евреем, о тяжести лагерной жизни. На это он нам сказал, что самое страшное в лагере -попасть в строгий изолятор. Когда я спросил его, в чем там дело, он ответил: «Вот когда попадешь сам туда, тогда и узнаешь, какие там трудности и беды». Я про себя еще подумал: надо бы и это испытать.
По нашему приходу на Усть-Усе нам объявили, что посылать письма домой мы сможем не раньше, чем через два месяца. Жена шкипера баржи предложила мне написать для моей жены записочку, которую она могла бы послать почтой из Воркуты. Я так и сделал, и это мое письмо жена получила перед самой войной. Благодаря этому она, наконец, узнала, что я жив и здоров. Но в 1943 году
два немецких офицера, ночевавшие у хозяина дома, рассказали про восстание заключенных на Усть-Усинском рейде. Немецкие газеты писали, что во время этого восстания там было убито более 3000 заключенных и более 500 вольных. Два года моя жена ничего не слыхала обо мне, но надежды на нашу встречу не теряла, и это очень помогало ей переносить тяготы жизни.
Пришли мы с этапом на Усть-Усы в начале мая, перед самым наводнением, которое здесь бывает во время вскрытия реки Печоры. В бригаде, с которой я пришел сюда, было 30 человек, из них только двое русских — Б.В.Воинов из Таллина и я. Остальные эстонцы.
Через две недели после нашего прихода двое молодых эстонцев вздумали бежать, так как в нашем лагере не было никакого забора и мы ходили вольно, без охраны. Они ушли из лагеря перед самым вскрытием реки и прошли только около 45 километров, как были настигнуты охраной с собаками. После этого у нас в бараке был обыск, и у Воинова, который спал рядом с беглецами, нашли в мешке такие же консервы, как и у беглецов. Был арестован и Воинов.
Прошло недели две после этого случая. Река Печора вскрылась и уровень воды поднялся метров на пять, а может быть, и более. Мы жили тогда на чердаках своих бараков. В один ненастный день, когда дул сильный ветер и шел дождь, к нашему бараку, прямо к чердачному окну, через которое нам подвозили пищу, подплыла лодка с начальником лагеря. Войдя к нам на чердак, и расспросив нас о том, как мы живем в новых условиях, он попросил нас, умеющих обращаться с лодкою, заменить лопнувший железный трос на «лесотаске». В числе тех, кто согласился это сделать, был и я, так как я вырос на реке Великой и умел работать как веслами, так и рулем.
Подплывая к «лесотаске», мы увидели странную картину: на плотине длинною метров около ста и шириною чуть более полуметра ходили три человека, без шапок, заложив руки за спину. Подплыв поближе, мы узнали в них своих товарищей — двух бежавших эстонцев и Воинова. Каждый день их выводили «гулять» на эту плотину. Это было до того ужасно и бесчеловечно, что не знаешь, как это и назвать. Лагерь имеет свои неписаные законы, которые очень страшны. Потом всех троих отправили от нас на Воркуту, и только недавно я узнал, что Б.В.Воинов остался жив, вернулся в Таллин, но, говорят, любит выпить.
Однажды, еще до разлива Печоры, нас, человек 10-15 заключенных, привели в «затон». Это место, где зимуют мелкие баржи, а перед самой навигацией их начинают ремонтировать. Затон от нашего лагеря находился на расстоянии 15 километров. В затоне был небольшой завод, который в 12 часов дал гудок на обед. Вскоре в сарайчик, где я работал, пришел наш конвоир и, указав мне на здание, куда шли рабочие, сказал мне, чтобы я шел туда и там пообедал, предупредив при этом, чтобы я не говорил, что я — заключенный. Придя в столовую и, выстояв очередь, я заказал себе по две порции первого, второго и на третье — чай с блинчиками. За столом, к которому я подошел, обедали двое рабочих. Когда я поставил на стол свои блюда, они между собой переглянулись, один что-то сказал другому. Только я закончил суп и принялся за второе, рабочие, тихо сказав мне, чтобы я съел их
блюда, встали и быстро ушли. Вот это были русские люди: они во мне узнали заключенного и оторвали от своего обеда, чтобы покормить меня. До самой смерти буду им благодарен за их человеческое отношение к тем, кто был лишен свободы. А какая красота была работать на Печоре в белые ночи! У нас в лагере кухня и баня работали круглосуточно. Около кухни всегда стояла бочка со свежесоленой треской, которую мы могли брать сколько угодно. Все это, конечно, было до начала войны, а потом пошло совсем по-другому.
Рудник
Работа на Усть-Усе была легкая и веселая. Продолжалась она до октября 1941 года, а затем я попал на рудник в Большую Ингу. В этапе на Инту я встретил своего ученика, Гаврюшу Тулякова, который был осужден на пять лет за поджог своей избы. Тогда же, на этапе, я увидел и одного из трех убийц учительницы М.Е.Мартинсон и ее мужа на их хуторе в 1928 году. Это ужасное убийство было совершено с целью ограбления. Мужа убили гирею в голову, а жена, получив восемь ножевых ран, выползла на улицу и замерзла в полсотни метров от своего дома. Убийц открыли через полгода, и один из них успел убежать в СССР, но его там задержали. Когда его привезли на границу, чтобы выдать эстонским властям, он бросился бежать, но был убит советским офицером. Остальные двое убийц получили по 20 лет каторги, как несовершеннолетние. Все трое были учениками М.Э.Мартинсон.
Прибыв на рудник Инта, мы попали во вторую проходку. Шахта была глубокая, метров 200-300. Первый раз мы спускались в нее по деревянной лестнице. Впереди идущий имел на груди шахтерскую лампочку, все остальные шли без света и держались за перила. Здесь вполне подходило выражение «тьма кромешная». Опустившись в штрек (пещеру) мы присели у одной из его стенок, но вскоре увидели яркий свет электрического фонаря, и к нам подошел начальник смены, инженер Глущенко. Прежде всего он спросил нас:» Кто боится работать под землею?» Несколько человек встали, и их увели наверх.
На шахте мне понравилось. Там работа шла в три смены: с 7 до 15, с 15 до 23-х и с 23-х до 7 часов. Зимою под землей тепло, а летом — прохладно. Питание лучше всех. Почти полный год мы получали по 1 килограмм хлеба и по 6 булочек в день. Два раза в неделю — мясо и пять раз — рыба. Из 15 котлов-столов, которые были в нашем лагере, три шахтерских котла считались самыми лучшими. Об опасности работы под землей я мало думал, надеясь на волю Всевышнего, и он меня хранил от всяких бед. Основная опасность там заключалась в том, что после взрыва угля в забое, приходилось его отрывать, не поставив ради скорости дела крепления-подпорки. Я лично всегда шел в забой после взрыва отрывать уголь.
Однажды, часов в пять утра, перед концом ночной смены ко мне пришел начальник оперчекистского отдела капитан Баранов и, предложив мне закурить,