ИЗГНАНИЕ, ГДЕ ТВОЕ ЖАЛО?

Т.Д.: Не то слово! Мой отец не мог жить без России, он никак не мог поверить, что с Россией покончено. И я с детства помню, как приезжали к нам государственные деятели, которые оказались в эмиграции, сенаторы, думцы, но я была слишком молодой, чтобы участвовать в их разговорах. Кстати, мой дядюшка, Владимир Михайлович, который был в сенате, и тоже занимался в Колосовке, часто приезжал к нам в гости. Он у нас считался богатым, в кавычках, конечно, потому что он у кондитера императора Николая II, с которым познакомился, когда они бежали из России, скупил рецепты конфет. И дядюшка, поселившись в Берлине, делал замечательные помадки и тянучки по рецептам вот этого государева кондитера. Все эти рецепты хранились в какой-то великой тайне, никому не передавались, и он этим жил.
Приходили к нам в дом еще бывшие члены Государственного совета, Бун-го, наш управляющий Зарин… В нашем доме жили многие семьи русских эмигрантов. Соседями нашими были Франки. Окно их квартиры выходило во двор, где мы обычно играли, и часто слышен был голос Семена Людвиговича5, об-
ращенный к жене: «Муся, пожалуйста, скажи детям, чтобы вели себя тише -я же работаю».
O.K.: Татьяна Георгиевна, а как сложилась ваша судьба и судьба ваших братьев после кончины Георгия Михайловича? Ведь ваш брат, Михаил Григорьевич, был знаком с философом Иваном Ильиным?
Т.Д.: Но это было гораздо позже. После смерти моего отца, моя мать не могла оставить всех детей у себя, потому что было очень трудно, жили в одной комнате, прожить не было возможности. И старший мой брат, Михаил Георгиевич, был отослан к дядюшке, Анатолию Михайловичу, который был холостяком и жил в Париже. У Анатолия Михайловича сложилась трагическая судьба. В 30-х годах, накануне войны, он поехал из Парижа в Колосовку, поскольку каким-то образом он оказался единственным из семьи, кто имел эстонский паспорт (Колосовка располагалась в Изборской волости, входившей в 20-30-х годах в состав Эстонии — O.K.). Ему хотелось что-то еще спасти из оставшегося там хозяйства. Но летом 1940 года Эстония была занята советскими войсками, дядюшка был арестован как антикоммунист, бывший белый офицер армии Юденича и сослан в лагерь, где он и погиб в 1943 году.
O.K.: А как сложилась жизнь в Париже у вашего брата Михаила Георгиевича?
Т.Г.: Значит, мой старший брат жил в Париже, когда во время войны его арестовали нацисты…
O.K.: Он был священником?
Т.Д.: Нет, тогда еще не был. Он попал в тюрьму к немцам как английский шпион, сидел в одиночной камере и считал, что он приговорен к расстрелу. И когда он молился, у него было необычайное явление: вдруг камера вся озарилась, и он услышал голос Христа, который сказал ему, что он будет жить. И на самом деле, немцы не успели его расстрелять, потому что скоро пришли американцы и всех заключенных, в том числе и брата, освободили. И уже после войны Михаил сделался священником. У него на квартире последние годы жил генерал Лампе6, он и скончался у Михаила на руках.
O.K.: А вам как жилось при нацистском режиме в Германии? Наверное, не сладко?
Т.Д.: Да, конечно. Во время войны русских ненавидели вдвое больше, чем раньше. Нацисты за то, что мы — выходцы из славянской страны, а простые немцы за то, что мы якобы мешали им жить. Потому что после Версальского договора страна была совершенно разрушена, была страшнейшая инфляция — знаете, миллионами считали. И вообще русские совершенно им были не нужны тогда. Всех русских презирали.
O.K. А нацисты ограничивали вас в каких-то правах, преследовали?
Т.Д. Ну, мы были бесподданные. У нас был нансеновский паспорт. Знаете, такая оранжевая гармошка… А потом нацисты обрушивались, прежде всего, на евреев, цыган, на гомосексуалистов, на коммунистов, конечно. Они не трогали семьи, классы, как в Советском Союзе, а уничтожали, если хотите, расы. Ну и, понятно, вы должны были держать язык за зубами.
А после войны я попала в Париж. Нам это было нетрудно, потому что наша семья участвовала в движении Сопротивления. Живя в Берлине, мы постоянно спасали бежавших из лагеря французских офицеров. Мы не знали, кто они, у них был наш адрес, помню, они жили на кухне, мои братья снабжали их необходимыми документами и сплавляли куда-то дальше. За это мы получили Крест Лотарингский от президента де Голля.
И уже живя в Париже, я получила работу в Америке. Я попала в Нью-Йорк, где было несравненно легче жить, чем в Европе, и выписала туда и брата Георгия с семьей. Мой брат стал профессором экономики в Калифорнийском университете. Там он и остался жить. И Вы знаете, все его сыновья, мои племянники, ездили в Колосовку, видели Псков, и теперь только и говорят об этом. Особенно один из моих племянников, священник, отец Владимир, который мечтает переехать сюда и жить здесь. А мой младший племянник, Никита, приехав сюда, пошел пешком в Колосовку и в спичечной коробке взял там землицы, чтобы привезти ее в Америку и положить на могилу своего отца. Вот какая преемственность…
O.K.: И, правда, удивительно… Татьяна Георгиевна, там, в Америке, Вы и встретили своего мужа, писателя Владимира Сергеевича Варшавского?7
Т.Д.: Да, да. В литературном кругу. Там был своего рода салон, если хотите…
O.K.: И Вы туда попали?
Т.Д.: И я туда попала. Мне всегда было там интересно и приятно. Там были русские писатели, Юрий Павлович Иваск8…
O.K.: Он же родом был из Эстонии, жил в Печорах.
Т.Д.: Да, конечно. И поэт Игорь Чиннов9 тоже отсюда, из Печорского края. Александр Шмеман10, очень известный богослов. Философ Георгий Петрович Федотов», который скончался в доме моих друзей. И многие другие. Это все был такой литературно-философский круг, в котором я общалась. Так вот, там я и познакомилась со своим мужем, Владимиром Сергеевичем. И он очень меня обвинял, что мы не познакомились с ним раньше в Париже.
O.K.: Он ведь тоже участвовал в движении Сопротивления?
Т.Д.: Нет, в начале войны он пошел добровольно во французскую армию, чтобы воевать с фашистской чумой, но попал в плен к немцам, пять лет просидел в лагере. Когда его освободили из плена, он стал первым военным человеком , который зажигал вечный огонь в Париже под Триумфальной аркой.
O.K.: Это в 1945-м году?
Т.Д.: Да, в сорок пятом. И он был награжден военным Крестом.
O.K.: Вы так и остались жить в Америке?
Т.Д.: Нет, мы работали там, чтобы скопить денег и обратно переехать в Париж. Мы, конечно, были европейцами… Потом хорошо знала писателя Зурова, Леню Зурова, вашего земляка, который очень гордился эти краем.
O.K.: А где Вы с ним встречались? В Париже?
Т.Д.: В Париже, да. По-моему, у Буниных. Иван Алексеевич к тому времени уже скончался, но была жива еще его жена, Вера Николаевна12. Потом, ко-
нечно, профессор Кондаковского института Николай Ефимович Андреев13. Я с ним очень много общалась…
O.K.: Тоже был великий знаток Печорского края.
Т.Д.: Да, конечно. И он подарил мне свою монографию об этом крае и надписал ее: «Гордитесь, что вы — из Печорского края». Так что, видите, какая преемственность. Несмотря на то, что прошло более семидесяти лет полного разрыва, какая-то таинственная, мистическая связь все же продолжается и не может исчезнуть…
Наш дом на чужбине случайной,
Где мирен изгнанника сон,
Как ветром, как морем, как тайной,
Россией всегда окружен.
Вл. Набоков