От гарнизонной школы к военной гимназии

В 1844 г. Псковский полубатальон возглавил полковник Эдуард Карлович Адлерберг. Вскоре под его начало были переведены воспитанники расформированного Ревельского полубатальона. Общая численность кантонистов в Пскове достигла 2243 человек. Существовавшее здание не могло вместить такую массу людей, и почти три четверти воспитанников пришлось разместить в окрестных деревнях: Гнилище, Крестах и Бутырках. Это, конечно, порождало немалые трудности в руководстве заведением.
Впрочем, начальство, как могло, пыталось разрешить «квартирный вопрос» и обеспечить кантонистов необходимыми помещениями. Еще в 1835 г. для полубатальона были куплены у Приказа общественного призрения два каменных флигеля, в которых прежде размещалось народное училище. В 1836 г. псковский купец Степан Дмитриевич Воронин пожертвовал 18 тысяч рублей для строительства кантонист-
ской церкви. Её заложили в августе того же года, а закончили в 1840 г. Правда, ни своего священника, ни церковной утвари в полу батальоне не имелось. Только через два года Департамент военных поселений прислал из Петербурга богослужебные книги и сосуды, а службы вёл прикомандированный священник 2-й учебной бригады Щуровский. В 1844 г. Воронин подарил церкви бронзовую люстру.
Одной из самых существенных проблем, с которой постоянно сталкивался псковский полубатальон, было упорное нежелание родителей отдавать детей на службу. Дело здесь заключалось Не только в родственных чувствах, но, как уже говорилось, в стремлении сохранить в семье рабочие руки. Между тем законодательство во второй четверти XIX века имело довольно запутанный характер. В июне 1827 г. вышел указ Николая I, который настоятельно требовал всех солдатских сынов старше 10 лет расписать по кантонистским частям. Отдельный параграф указывал, что укрывательство кантониста будет приравниваться к укрывательству взрослого дезертира. Но уже в декабре 1828 г. солдатам было разрешено оставлять детей «при себе» вплоть до 18-летнего возраста в сёлах и до 16 лет в городах. При этом всех кантонистов, не достигших 14 лет и не являвшихся сиротами, предписывалось вернуть в семьи в обязательном порядке.
Подобные мероприятия стали настоящим бедствием для многих солдат и солдатских вдов: сначала ребёнка передавали На иждивение семье, а затем, когда он превращался в полноценного работника, забирали на службу. Правда, существовали льготы для увечных и одиноких ветеранов, но воспользоваться ими удавалось далеко не всем. В Государственном архиве Псковской области сохранилось множество прошений об избавлении кантонистов от призыва, и почти за каждым таким документом стоит подлинная человеческая трагедия.
Так, в мае 1839 г. к псковскому губернатору обратилась солдатская вдова Авдотья Иванова, которая проживала в г. Холме, входившем тогда в состав Псковской губернии35.
Она писала, что её покойный муж, Егор Клементьев, ещё в 1810 г. был взят в рекруты и зачислен в 43-й Егерский полк. Через десять лет, когда он находился в долгосрочном отпуску, супруги «прижили» сына, наречённого Филиппом. В должный срок мальчика записали в Псковский полубатальон кантонистов, после чего отдали матери до достижения 19 лет. Срок призыва наступал в 1840 г., но Авдотья Иванова надеялась воспользоваться законом 1836 г., гласившим, что, если солдат умер на службе, его вдова может оставить сына при себе.
По словам просительницы, она уже обращалась со своим делом к командиру Псковского гарнизонного батальона, но тот направил её к губернатору. О своём бедственном положении женщина сообщала: «Старость и раны на ногах от семилетней беспрерывной болезни сделали меня без движения и покоиться теперь только заботой и попечением означенного сына»36. Заканчивалось письмо прочувствованным призывом: «Я и сын мой до последнего воззвания к смертному часу прольём моление о Вашем Превосходительстве перед Господом и Благодетельный суд и милость Вашу возвестим пред Ним»37. Подобные стилистические красоты принадлежали, разумеется, не самой Авдотье Ивановой. Под прошением сохранилась подпись составившего его лица — холмского мещанина Ивана Захарова.
Впрочем, чиновников жалобы вдовы не тронули, и маховики бюрократической машины раскручивались очень медленно . Первым делом губернское правление запросило командира гарнизонного батальона, получал ли он прошение от Авдотьи Ивановой и, если получал, какое решение принял. Стоявший во главе батальона подполковник Прохорович в ответ подтвердил свидетельство самой просительницы о том, что прежний командир, майор Шиц, посоветовал вдове обратиться к губернатору. Только на выяснение факта подачи первого прошения ушло почти три месяца! Наконец, в августе 1838 г. из Пскова было отправлено послание в Инспекторский
департамент Военного министерства с просьбой прислать сведения о службе Егора Клементьева. Ответ пришёл лишь в октябре, причём задержка мотивировалась отдалённостью места службы умершего солдата: 43-й Егерский полк находился на Кавказе.
В начале 1840 г. обеспокоенная Авдотья Иванова написала губернатору, что «срок бытия» её сына в семье подходит к концу, а никакого решения не принято. Одновременно Псковская Духовная консистория жаловалась на невозможность установить, где именно солдатка Авдотья Иванова «жила по отдаче мужа в рекруты» и в какой церкви крещён её сын38. Когда же все документы были собраны, в октябре 1840 г. несчастной женщине сообщили, что «просьба об отдаче ей сына для прокормления в старости удовлетворена быть не может», так как юноше исполнилось уже не 19, а 20 лет, и он зачислен в Псковский гарнизонный батальон39. Так бюрократические проволочки (возможно, преднамеренные) лишили солдатку возможности оставить дома единственного кормильца.
Довольно часто возникала также ситуация, когда солдатские вдовы не могли собрать сведений о службе своих супругов и даже не знали, где и когда они умерли. На первый взгляд, подобная неосведомлённость выглядит странно, но, если учесть продолжительность солдатской службы, размеры империи и безграмотность большой части крестьянства, картина становится закономерной. Неслучайно, провожая рекрутов, русские бабы плакали по ним, как по мертвецам. Призванный в армию новобранец почти полностью исчезал из поля зрения односельчан, почти что умирал для них. Показателен такой пример. В 1840 г. к псковскому губернатору поступило прошение некоей Анны Герасимовой, жившей в Новоржевском уезде и желавшей оставить при себе сына-кантониста. Просительница сообщала, что состояла в браке дважды. Её первый супруг, крестьянин Мина Петров, после семи лет совместной жизни был взят в рекруты и, «по слухам» (курсив мой. — А. М.), погиб в сражении с французами40.
Хотя точных сведений о гибели мужа не было, Анна Герасимова вступила в брак с отставным солдатом Ананием Васильевым, откоторогов 1819г. родила сына Андрея. Через некоторое время второй супруг скончался, и сын стал для солдатки единственным кормильцем. Однако, подавая прошение об оставлении юноши в семье, Анна Герасимова упустила из виду важное обстоятельство: подобной льготой пользовались дети солдат, погибших на службе, а родной отец Андрея, Ананий Васильев, умер в отставке. Тем не менее женщина искренне пыталась собрать сведения о службе первого супруга, но и тут потерпела неудачу. В конце прощения она простодушно признавалась, что не знает, где служил Мина Петров, но «слыхивала, что в денщиках»41. Результат был предрешён: отказ и зачисление юнощи на службу.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12