Последние годы Псковского кадетского корпуса

Особое возмущение вызывали у кадетов новые, гражданские порядки в жизни корпуса. Они решительно отказывались снимать погоны и сдавать знамёна, демонстративно отдавали честь офицерам и щеголяли «парадным шагом» во время прогулок. Последнее, кстати, было совсем не обязательно и по старым дореволюционным правилам. «Присягать каким-то дядям, засевшим в Таврическом дворце в Петербурге, — вспоминал В. Айзов, — представлялось нам чем-то несерьёзным и необязательным… кадеты 7-го класса демонстративно ходили группами по ротному помещению, продев под погон белый платок, обозначавший верность монархии»380.
Подобное вызывающее поведение явно достигало цели. Воспитанник Псковской гимназии В. Зильбер (в будущем известный писатель Вениамин Каверин), который, напротив, придерживался революционных взглядов, вспоминал: «…Кадетов ненавидели не только за то, что они думали о судьбе России иначе, чем мы (Зильбер и его друзья. — А. М.), но и за то, что они каждое утро маршировали на своём плацу, как будто ничего не случилось»381. Впрочем, активное отторжение революционной действительности было присуще, судя по мемуарам, кадетам всех корпусов. Так, воспитанники Воронежского корпуса, узнав об отречении царя, сорвали вывешенный нижними чинами красный флаг и пропели хором «Боже, Царя храни». К зданию корпуса прибыл отряд Красной гвардии, и лишь вмешательство директора, генерал-майора Белогорского, предотвратило кровавое столкновение382. Кадеты Одесского корпуса, когда их вывели
Весьма впечатляющую демонстрацию своих взглядов устроили псковские кадеты во время смотра войск, организованного командующим Северным фронтом генералом Рузским.
B. Айзов не жалеет колкостей и насмешек, описывая состояние новых «революционных» войск. «Сперва прошли, — пишет он, — учащиеся не учащиеся, телеграфисты не телеграфисты, чёрт их там разберёт; за ними штаб генерала Рузского: писаря, перемешавшиеся в братском единении с офицерами. Потом проковыляли четыре девицы, по тетрадке поющие: «Мы жертвою пали». За девицами последовала какая-то часть, за нею ученики, за учениками ещё толпы с музыкой и красными знамёнами…»384.
Совершенно иначе выглядели кадеты. «…Блеснув медью духовых инструментов под звуки бодрого марша, — вспоминал тот же автор, — из-за поворота с Великолуцкой улицы на Сергиевскую, появились ряды чёрных шинелей. За оркестром, впереди первой роты, шёл стройный ея командир полковник Массино. За ним, соблюдая строгое равнение и взводную дистанцию, давая ногу, шли наши славные кадеты Псковичи. Несмотря на революционное сознание, как обычно, вдоль строя, забегая вперёд перед музыкантами, восторженно галопировали мальчишки. «Ох, почему они так идут»,
— услышал я вдруг позади себя женский приятный голос. Я обернулся. Поднявшись слегка на носки, чтобы лучше видеть, хорошо одетая дамочка с голубыми глазами, с каким-то грустным недоумением смотрела на проходящих кадет. «Почему они так идут!» — повторила она. «А как же им идти?»
— удивился невольно я. «Ну зачем такая официальность… лучше бы так» — и она показала рукой, как это было бы лучше, т. е. в полном беспорядке, бараньим стадом»385.
Особое возмущение вызывало у кадет то, что среди лиц, сочувственно встретивших революцию, были и некоторые их наставники. Воспитанники Псковского корпуса неоднократно отказывались выполнять распоряжения ротного командира Ф. Н. Массино, который пытался убедить их, что «представители дома Романовых не способны более управлять Россией». «Для нас, неискушённых ещё жизнью, — писал В. Айзов, — было странно видеть, каким это образом наш строгий ротный командир, носящий офицерский мундир, символ верности и чести, мог совмещать в себе долг присяги с ненавистью к царствующему Дому»586. Характерно, что псковские кадеты категорически отказались принимать участие в первомайской демонстрации, устроенной учащимися других заведений.
В середине июля 1917 г. военный министр принял решение ввиду близости фронта эвакуировать Псковский кадетский корпус из города. Новым местом расположения был первоначально избран Нижний Новгород, в который отправился полковник И. Н. Векшинский для выбора дома под корпус. Однако подходящего свободного здания не нашлось, и было принято новое решение — отправить Псковский кадетский корпус в Казань. И. Н. Векшинский и А. Н. Массино снова выехали в командировку387.
Одновременно с этим директор, видимо, не надеясь, что его подчинённым удастся найти просторное помещение, обратился к администрации Симбирского и Вольского кадетских корпусов с просьбой «приютить» часть псковских кадет, но получил отказ. В начале августа полковник Векшинский сообщил из Казани, что под помещение корпуса отведено здание женского Родионовского института. К сентябрю хозяйственный комитет составил списки подлежащих эвакуации кадет, офицеров, чиновников и прислуги. Интересно, что в их число были внесены некоторые псковские ремесленники, являвшиеся постоянными подрядчиками корпуса. В целом в Казань должны были отправиться 998 человек и 20 тысяч пудов корпусного имущества. В середине сентября 1917 г. корпус покинул Псков.
По прибытии в Казань оказалось, что здание Родионовс-кого института занято. Правда, ещё до отправки из Пскова находившийся в Казани Векшинский пытался добиться передачи корпусу здания Духовной академии на Арском поле, однако большой надежды на успех у него не было. Даже после соответствующего распоряжения военного министра он сооб-щалдиректору: «…мы не уверены, что она (Академия. —А. М.) за нами, так как решения меняются ежедневно… квартирный вопрос очень острый»388. Администрация Академии упорно сопротивлялась притязаниям корпуса на её здание. Наконец после бурной дискуссии было принято «соломоново» решение: Псковский кадетский корпус занимает здание Академии, в котором остаются и «прежние обитатели». Тем не менее, несмотря на «стеснённое положение», в середине сентября в корпусе начались учебные занятия. Однако спокойствие оказалось недолгим. Октябрьская революция сделала неизбежной кровавую развязку.
24—26 октября 1917 г. воспитанники Псковского корпуса принимали участие в попытке юнкеров Казанского военного училища подавить выступление революционно настроенных солдат. Эти события подробно описаны в письме директора А. В. Болылева в Главное управление военно-учебных заведений. При этом, стараясь предотвратить возможные репрессии, он сводит роль кадет к пассивному сочувствию действиям юнкеров. Согласно его словам, события развивались следующим образом: 24 октября в 5 часов дня в корпусе стала слышна орудийная, пулемётная и ружейная стрельба. Это юнкера наступали на расположенные неподалёку от здания Академии казармы солдат-артиллеристов. Вышедшие из казарм солдаты окопались на поле перед Академией и пытались отбить атаку. Однако вскоре они отступили, оставив много убитых и раненых, а юнкера заняли прилегавший к Академии парк. «Поздно вечером, — пишет директор, — некоторые из городской молодёжи… из вполне понятной симпатии к юнкерам угощали их чаем и хлебом»389. Кадеты также вышли в парк и разговаривали с юнкерами.
25 октября утром снова началась стрельба. Юнкера установили около Академии орудийную батарею, а в самом здании устроили наблюдательный пункт. Сообщая об этом, директор подчёркивает, что он против таких действий протестовал. В 10 часов утра начался обстрел Академии шрапнелью со стороны Артиллерийских казарм. Но, так как огонь вёлся вдоль здания и, по мнению директора, грозил «только побитием стёкол», было решено начать занятия по расписанию. Однако к середине дня обстрел усилился настолько, что уроки пришлось прервать. Несколько шрапнелей влетели в окна, и лишь по счастливой случайности никто не пострадал.

Страницы: 1 2 3 4

Опубликовано 21 Сентябрь 2010 в рубрике Обаяние мундира